Соглашение Молотова и Рибентропа.

У нас иногда поговаривали о погромах и ограблениях. Я не разбирался ни в местной и ни в международной политике, но всегда боялся, что может произойти что-то страшное. Несмотря на то, что евреи родились и жили среди гоим, они всегда знали, что они чужаки и меньшинство. Страдания еврейского народа, которые длились со времён изгнания более 2000 лет назад, были частью коллективной памяти.

И действительно случилось непредвиденное. Никто не ожидал, что Советская власть прийдёт в Бессарабию. Считалось, что при румынах все жили хорошо. Румыния была страной, в которой у евреев были права, несмотря на антисемитизм, который насаждался властями, было разрешено свободное предпринимательство. Власти довольно либерально относились к евреям и другим национальным меньшинствам.

Но международная политика изменила всё. По соглашению Молотова и Рибентропа (министров иностранных дел Советского Союза и фашистской Германии), Восточная Европа была разделена на регионы влияния путём отчуждения территорий независимых стран и их присоединения к Германии и к Советскому Союзу или к странам соглашения.

С приближением прихода Советской власти я видел, что мой отец был обеспокоен и настроен пессиместично. Мой отец, который был обаятельным, полным жизни, энергичным и здоровым человеком, неожиданно стал страдать от приступов почечно-каменной болезни и стал вести себя как человек, у которого земля ускользала из под ног. Вдруг мы стали нежелательными элементами. В стране, которая провозглашала равенство для всех, мой отец хозяин мельницы был признан опасным для властей. Советская власть называла людей этого статуса буржуями. Из Советского Союза, который находился за железным занавесом, стала просачиваться информация о происходившем и в особенности об участи богачей. Все эти слухи были ужасными, и чёрные тучи сгустились над нашим будущим. Я же, не понимал всего смысла перемены власти и был очень рад этим событиям. Разбитые дороги нашего провинциального городка, в который раньше почти не было приезжих, внезапно наполнились шумом машин, грузовиков и танков, пением и весельем солдат, это был настоящий карнавал, приводивший меня в особый восторг.

Липканы принадлежали помещику, который жил на окраине города. Его дворец и великолепные парки, о существовании которых я даже не подозревал, открылись для посетителей. Поскольку контроль надо мной был уже не таким строгим, мне также удалось побывать там. Между тем мои брат и сестра вернулись домой из школы в Черновицах, и стали поговаривать о работе, так как Советы провозгласили лозунг: "Кто не работает тот не ест".

Несмотря на веселье и карнавальную атмосферу на улицах, стали проявляться признаки "Советского рая". С прилавков исчезли продукты, и даже хлеб, который раньше был в изобилии, стал дефицитом, за которым простирались огромные очереди и купить его можно было только в ограниченном колличестве.

Работники мельницы относились к нам по-прежнему и даже попросили моего отца продолжить управлять мельницей, хоть он и перестал ею владеть. Однако нашлись "подпольные" коммунисты  из евреев, которые пришли требовать ключи, лошадей, повозки и даже деньги. В их намерениях не было никакого сомнения, и мой отец понял, что наша судьба предрешена, только он не знал, что делать, чтобы спастись от опасности, ставшей такой реальной. Коммунисты, захватившие Бессарабию, установили очень странный курс валюты, по которому, например можно было купить радио, стоимость которого была 500-1000 рублей, за два рубля. Один из Советских офицеров еврейского происхождения купил у нас всё, что только мог и даже заплатил новыми рублями, но мы поняли в дальнейшем, что из-за курса, установленного Советами, он просто элегантно ограбил нас. Несмотря на это, счастье всё же улыбнулось нам, так как тот же офицер дал нам совет, который мы никогда не забудем. Он дал нам понять, что, по его мнению, мы очень богаты и будет очень опасно оставаться в том месте, где нас все знают и потому нам нужно немедленно уехать и желательно в другую республику, где не знакомы ни с нами, ни с нашим буржуазным прошлым. Несмотря на огромные трудности связанные с переездом: надо было оставить дом, имущество, знакомое окружение и место, где мы родились и выросли, отец всё же принял это решение. Так же поступили и его братья, которые были его компаньонами на мельнице. Мы в спешке собрались и отправились в "путешествие", которое положило начало длительным скитаниям. Мы даже не пытались продать или сдать в аренду дом, а просто тихо исчезли, никого не уведомив.

Начало изгнания–Бояны.

Цви, Батья, Зуня и Элиэзер с семьями переехали вЧерновицы, а Моше и его семья переехали в село Молодия неподалёку от Черновиц. Моя сестра, пошла работать учительницей в начальной школе в Ларге возле Липкан, а брат Давид остался на полном обеспечении у брата моей матери Вовика и его жены Маси. Он продолжил учёбу в школе, которую организовали Советы. Это была школа с десятилетним образованием, в которую они привезли своих учителей и даже учебники из Советского Союза. Обучение велось на русском языке. Мой брат Давид рассказывал, что обучение было на высшем уровне, и что впервые он стал получать удовольствие от учёбы.

Мой отец работал бухгалтером на сельской мельнице. Его утешением было то, что он остался рядом с пшеницей и мукой. Из-за любви к делу, он относился к работе на мельнице, как будто был её хозяином. Моя мать смирилась с происходящим, и несмотря на трудности быстро привыкла к ним. Я вообще не помню, чтобы она, когда нибудь жаловалась. Жизнь её никогда не баловала, она всегда тяжело работала, и это принималось как само собой разумеющееся. В любой момент она была готова помочь несчастным и бедным, а её любовь, доброта и преданность семье были безграничны. Я не знаю, как повлияли эти перемены на брата и сестру. Нам не привелось говорить об этом ни тогда, ни позже.

Для меня переезд в деревню был очень тяжёлым. Всё для меня было новым: украинский язык, новые товарищи гоим, национальная одежда и даже имя мне пришлось поменять. Вдруг оказалось, что моё имя Шалом, тогда как всегда меня звали Сёмой. В документах моё имя было Шалом, но деревенские меня называли на украинский лад Шулим. Я уверен, что они никогда не слышали о Шалом Алейхеме, и потому к моему неудовольствию называли меня так, и вообще это имя больше подходило взрослому, чем ребёнку. Я сердился за это имя ещё и потому, что не знал в честь кого получил его. Много лет спустя я случайно узнал, что так звали деда моего отца, которого возможно застали в живых мои брат и сестра.

Размеры класса, в который меня определили, были вдвое меньше, чем в прежней школе. Ученики были одеты в национальную одежду, часть из которой была сделана из необработанной овчины, и носили странную обувь называемую опинки. Необработанная кожа и мех издавали острый запах, который смешивался с запахом учеников, которые без всякого стеснения освобождали излишки газов, образовывавшиеся из-за грубой пищи, котурую они ели. Короче говоря, вонь стояла по всей школе и мой слух, и обоняние работали сверхурочно.

Мне было ненавистно каждое мгновение в этой школе, которая была для меня незаслуженным наказанием. Каждый день пребывания там был для меня пыткой, но я никогда не рассказывал об этом маме, так как не хотел усугубить её страданий. У меня не было друзей, потому что еврейских детей моего возраста не было, а с гоим я не торопился сблизиться, я уже и так достаточно страдал от их вони. Единственным развлечением для меня было наблюдать за проезжавшими машинами и считать их. Пол дома, которые мы снимали, были в двадцати метрах от главной дороги, ведущей в Черновицы, находившиеся в 16км. от нашей деревни. Вторую половину дома занимал хозяин, который, как и его единственный сын, был уроженцем деревни. Во дворе дома находилась деревенская синагога.

Евреи жили в этой деревне на протяжении двухсот лет. К нашему прибытию там проживало около 100евреев, среди которых были врач, аптекарь, раввин, шойхет (резник), владельцы магазинов и представители других еврейских профессий. Когда мы жили в Буянах, наши родственники нас не навещали. Только один раз приезжал на несколько дней двоюродный брат моей матери, Моня Койфман, который был учителем в Герцах, неподалёку от нашей деревеньки. Связь с другими родственниками была почти прервана.

В начале лета я получил в подарок велосипед моего дяди. После нескольких дней тренировок, я научился ездить на нём. Несмотря на то, что он не подходил мне по размерам, я был так рад, что не чувствовал никаких неудобств.

Впервые я почувствовал себя счастливым в этой враждебной обстановке. Моего деда и бабушку выслали в Сибирь. Если бы мы не послушали совета того офицера, который нас обчистил, вероятно, наша судьба была бы подобной им. О происходившем в мире мы узнавали по слухам, так как газеты в деревню почти не попадали, а своё радио, как вы уже знаете, мы "продали".

Внезапная атака фашистов.

Давид окончил учёбу в Липканах и вернулся домой. Если бы не война, он вероятно начал бы строить своё будующее. Однако из-за создавшегося положения, это отошло на задний план. Двора, работавшая учительницей в Ларге, приехала домой в отпуск.

Своим неожиданным наступлением немцы вызвали страшную суматоху во всей Советской системе. Советская армия была застигнута врасплох. Отступление вооружённых сил и в некоторой степени ослабление промышленной базы, началось намного раньше, чем мы ожидали. Мы собственно не знали, что армия в нашем районе была в окружении из-за глубокого проникновения немецкой армии на Украинском фронте. Я не помню, сколько дней и ночей длилось отступление. Армейские колонны, двигавшиеся мимо нас на машинах, танках, верхом на лошадях и пешком, приводили в сотрясение дома и дороги. Это было ужасное зрелище. Я помнил с какой помпой год назад вступала Советская Армия в наши края и сейчас их отступление было уродливым и жалким. Они лучше нас знали, что их судьба предрешена. Теперь Советский народ должен был расплачиваться за договор, заключённый с предательской Германией.

Вдруг наступила тишина. Может быть прошли все солдаты, а может было решено прекратить отступление. Это было затишьем перед бурей.

Всё было очень странным: старой власти уже не было, а новая ещё не пришла. Везде царила полнейшая неразбериха, и все боялись непредвиденного. Это положение использовали всякие экстремальные элементы для осуществления своих намерений.

Церемония зажигания ханукальных
свечей в школе "Тарбут" в Липканах.

  "Survive and Tell"     Yizkor Book Project     JewishGen Home Page

Copyright © 1999-2024 by JewishGen, Inc.
Updated 4 Jan 2005 by LA